Evey: Who are you?
V: Who? Who is but the form following the function of what and what I am is a man in a mask.
Evey: Well I can see that.
V: Of course you can, I’m not questioning your powers of observation, I’m merely remarking upon the paradox of asking a masked man who he is.
Evey: Oh, right.
V: But on this most auspicious of nights, permit me then, in lieu of the more commonplace soubriquet, to suggest the character of this dramatis persona.
Voilà! In view humble vaudevillian veteran, cast vicariously as both victim and villain by the vicissitudes of fate. This visage, no mere veneer of vanity, is a vestige of the “vox populi” now vacant, vanished. However, this valorous visitation of a bygone vexation stands vivified, and has vowed to vanquish these venal and virulent vermin, vanguarding vice and vouchsafing the violently vicious and voracious violation of volition. The only verdict is vengeance; a vendetta, held as a votive, not in vain, for the value and veracity of such shall one day vindicate the vigilant and the virtuous. Verily, this vichyssoise of verbiage veers most verbose, so let me simply add that it’s my very good honour to meet you and you may call me V.
Evey: Are you like a crazy person?
V: I’m quite sure they will say so.
Хотел было сначала написать подробный текст про то, почему я не участвую в выборах в КС, собрав то огромное количество твитов, с коими я уже успел на эту тему за последний месяц многим изрядно надоесть, но вот буквально сегодня, любуясь закатом в Царицыно, наткнулся на одну замечательную цитату в книге, которую читал в тишине и спокойствии этого прекрасного парка, и текст сразу сам сложился в голове.
Здесь надо сделать отступление и сказать, что я в данный момент пытаюсь более глубоко вникнуть в детали истории прошедшего века, вглядываясь в него через призму биографий людей, своими руками её сотворивших — от Ленина до Джобса.
И тут буквально месяц назад вышла свежая книга на тему биографии Гитлера, в которой автор пытается ответить на вопрос о том, каким образом такой, неспособный даже на нормальный человеческий контакт, ограниченный в своих чудовищных взглядах на мир, мерзкий и кровожадный монстр смог вполне себе законным путём прийти к власти в Германии, несмотря на убийственную программу, которую он предлагал, первоначальное отсутствие симпатий к нему со стороны населения, и вполне естественное и очевидное ему сопротивление.
Меня в этой книге заинтересовала прежде всего отсылка к книгеKurt Lüdecke, в которой он приводит следующее, ставшее впоследствии знаменитым, высказывание Гитлера, сидящего на тот момент в тюрьме, после неудавшегося Пивного путча 1923 года:
«If outvoting them takes longer than outshooting them, at least the result will be guaranteed by their own constitution. Any lawful process is slow… Sooner or later we will have a majority.»
Не буду вдаваться в подробности того, как это так получилось, что он смог прийти к власти законным путём (на эту тему тонны бумаги исписаны огромным количеством исследователей), но факт остаётся фактом — он своего добился, и заняло это действительно немало времени, больше 10 лет. В какой ад это повергло мир не мне вам объяснять, но и речь сейчас не об этом.
Как это всё связано с российской действительностью дня сегодняшнего? — спросите вы.
А очень просто! Российская же оппозиция, которая, в отличие от исторического примера, приведённого выше, является как раз в нашем случае адекватной силой добра и разума (не вся конечно — везде не без уродов), и ратует как раз за вещи прямо противоположные и нужные [а значит и имеет куда как большие исходные шансы на успех, в силу объективных причин, да и просто здравого смысла] — демократия, свобода слова, искоренение коррупции и демонтирование авторитарного режима — почему-то считает, что если на всероссийских реальных выборах легальным путём власть взять не удалось, то давайте свои организуем, добрые, честные и виртуальные, потом победим на них — сами на своих выборах! — провозгласим себя лидерами — себя самих! — и бурно это торжество честности, открытости и демократии отпразднуем.
А реальность? — спросите вы.
Реальность отдельно, выборы в КС отдельно.
P.S. Заранее предвидя вопросы в духе «критиковать легко, а сам-то ты чего предлагаешь?», кратко отвечу так — реальной надо работой заниматься, товарищи, архиважной и архинужной: партстроительством в существующем (уж какое пока есть) правовом поле, работой во всех регионах, привлечением ресурсов под внятные позитивные программы и образы будущего, участие во всех без исключения существующих в объективной реальности выборах. Так победим! Не скоро и не легко, но обязательно победим.
«Когда Борис Годунов, предвосхищая мысль Петра, отправил за границу русских молодых людей, ни один из них не вернулся. Они не вернулись по той простой причине, что нет пути обратно от бытия к небытию, что в душной Москве задохнулись бы вкусившие бессмертной весны неумирающего Рима. Но ведь и первые голуби не вернулись обратно в ковчег. Чаадаев был первым русским, в самом деле идейно побывавшим на Западе и нашедшим дорогу обратно. Современники это инстинктивно чувствовали и страшно ценили присутствие среди них Чаадаева. На него могли показывать с суеверным уважением, как некогда на Данта: „Этот был там, он видел — и вернулся“». ~ Осип Мандельштам
Life isn’t hard to manage when you’ve nothing to lose.
Ernest Hemingway, A Farewell to Arms (1929)
В последние дни в Лондоне обошёл все свои любимые места, встретился со всеми, кто действительно (а не только в виде протокола о намерениях) хотел меня увидеть и задать сакраментальные вопросы («зачем?», «что ты будешь там делать?» и прочие), какие обычно задаются в таких ситуациях, отправил книжный багаж знаний в новый пункт базирования… and off we go.
Вот и последняя строчка из некогда ближайших планов была методично зачёркнута и официально стала историей.
Добрался до белокаменной не без приключений: отсутствие шенгенской визы у меня и транзитной зоны в аэропорте Ганновера стало весьма хорошим тестом всего того, что я в последнее время учу в рамках самообразовательной программы по negotiation skills — в итоге меня не только не отправили домой, но и в сопровождении двух пограничников первым посадили на рейс до Москвы; сломавшийся перед самым взлётом самолёт; безумный и до безумия же нервный водитель такси в безумном московском машинопотоке, дважды едва ушедший от столкновений в ситуациях, которые сам же и спровоцировал.
Но всё это ничто по сравнению с теми ощущениями, которые я испытывал, гуляя в тот же день в центре ночной Москвы, со всеми её пресловутыми проблемами, которые служили аргументацией для всех тех, кто пытался отговорить меня возвращаться сюда. Мне кажется, что всё дело тут в том, что гуляя по улицам Лондона, когда-то открывшим мне мир и ставшим первой заграницей для меня, я всегда ощущал, что принадлежу ему безраздельно, являюсь его частью. Именно так — этот город владел мной без остатка в течение двух лет моей жизни в нём. С Москвой же всё иначе — гуляя по её улицам меня не покидает ощущение, что она является частью меня, принадлежит мне. Вне зависимости от того, как всё в итоге сложится в будущем (а я снова, как и сразу после переезда в Лондон, нахожусь в пространственно-временном континууме омнипотентной точки бифуркации бытия), здесь и сейчас эта разница, по моим ощущениям — принципиальная, целеполагающая.
Они мечтали, к волнам спускали
За бригом бриг, не покладая рук,
И уплывали, хотя не знали
Когда увидят вновь своих подруг.
Все острова давным-давно открыты
И даже те, где тесно и вдвоём.
Но, всё то, что мы знаем ничего не значит.
Всё то, что мы знаем ничего не значит
Для нас — мы новый найдём!
Они сумели пройти все мели
И слишком мал для них был шар земной.
В шторма и штили они входили
В любую гавань, как к себе домой.
Когда сэр Дрейк уплывал, покидая свой причал,
Кем вернется он назад — вряд ли кто б тогда сказал.
И Дарвин, и Магеллан, слыша голос дальних стран,
Забывали те слова, что твердил капеллан.
Их волны звали, они узнали
У слёз и моря одинаков вкус.
Кто испугался, навек остался
Среди акул, кораллов и медуз.
Все острова давным-давно открыты
И даже те, где тесно и вдвоём.
Но, всё то, что мы знаем ничего не значит.
Всё то, что мы знаем ничего не значит
Для нас — мы новый найдём!
1 сентября исполнился 1 год с тех пор, как я перешёл на веганскую диету.
«Самочувствие хорошее. Настроение бодрое, продолжаю полёт. Всё идёт хорошо.»
P.S. По этому поводу не будет никаких пламенных holier-than-thou речей и прочих сапогов всмятку.
Если есть конкретные вопросы или желание взять интервью с конечным результатом узнать или уточнить что-то на тему вег*нства, то задавайте — отвечу, а вот на любые заведомо контрпродуктивные тебе-больше-делать-нечего-что-ли вопросы ответом будет тишина.
Собралось более 50 человек, без предварительного уведомления полиции, которая, среагировав оперативно, приехала почти сразу же после начала акции, но вообще не вмешивалась в ход акции. Было много местных испанских активистов разных направленностей (которые знают толк во фразе «¡No pasaran!»), также присутствовало и немало русскоязычных жителей Барселоны и туристов (в категорию коих я зачисляю, в данном случае, и себя).
Поскольку акция, посвящённая событиям в России, в Барселоне проходила впервые, да ещё и тема всем известная, то это не могло не вызвать огромный интерес со стороны испанских медиа всех мастей, поэтому пришлось дать пару комментариев по поводу моего участия на испанском, и после акции откликнуться на просьбу записать интервью на английском с вопросами про состояние дел в современной России для 15Mbcn.tv.
Моё мнение по поводу приговора нижеследующее. Два года колонии каждой из участниц группы и признание виновными по уголовной статье в светском суде за нарушение норм церкви — это самая настоящая инквизиция. Да, поступок был сомнительным с точки зрения этики и многие из нас его не одобрили, но это не было ни преступлением против личности, ни вообще уголовным деянием, а, как максимум, административным нарушением, в виду чего наказание абсолютно несоразмерно совершённому поступку.
«За и против» — именно так озаглавил свою поэму, написанную им в 1722 году, Вольтер, в которой он разрывает с христианскими верованиями. Выбор названия не случаен, ведь его отношения с религией не были однозначными.
В частности, его перу принадлежат следующие фразы:
«La nôtre [religion] est sans contredit la plus ridicule, la plus absurde, et la plus sanguinaire qui ait jamais infecté le monde.» ~ письмо королю Пруссии Фредерику II (5 января 1767), Oeuvres complètes de Voltaire, Volume 7, p. 184
(Наша [религия] вне всяких сомнений является самой глупой, асбурдной, и самой кровожадной из всех, когда-либо заражавших мир.)
Si Dieu n’existait pas, il faudrait l’inventer. ~ Épîtres (1769), Voltaire, éd. Garnier, 1877, épître 104, p. 403
(Если бы Бог не существовал, то его следовало бы выдумать.)
Так же и в моём случае — проблеме взаимоотношений общества и религии уже десятки веков, но от этого она не перестала быть более однозначной.
С одной стороны, религия, вне зависимости от того называют ли её опиумом для народа или той важной моральной основой, которая этот народ скрепляет, была, есть и будет нужна обществам. Безусловно, в религии нуждаются далеко не все — люди, сильные духом, просвещённые, имеющие твёрдый моральный стержень внутри себя, имеющие свои, независимые, воззрения на этику, эстетику и взгляды на мир, в ней как правило не нуждаются. И в то же время, она незаменима и крайне полезна для людей слабых, непросвещённых, потерявшихся в бездонной глубине этого мира, заблудших, оступившихся, падших духом, и не знающим, как выбраться из пропасти, как выплыть из бездны, где найти путеводную нить. Именно поэтому, как мне кажется, Вольтер всенепременно хотел выдумать Бога, даже несмотря на то, что сам он в нём не нуждался, поскольку понимал значимость религии для человечества.
С другой стороны, как, с присущей ему мудростью, говорил в своё время Ганди, «у Бога нет религии», а посему не может быть и никакой национальной, основной, доминирующей, обязательной, традиционной, исторически-сложившейся и прочих видов религий — и навязывать это попросту неприемлемо, так же как неприемлимо, прикрываясь религией, лицемерно купаться в почестях и роскоши, вместо следования обету нестяжания; так же как неприемлимо развязывать войны, крестовые походы, преследовать инакомыслящих на аутодафе, отправлять на костры тщеславия и убивать других людей во имя своей веры — именно это имел в виду Вольтер, писав о глупости и кровожадности христианства. Тем не менее, всё это продолжает происходить в нашем мире и сейчас — не в тёмном антиинтеллектуальном забвении средних веков, когда на руинах Римской империи пышным цветом расцвело христианство, а в 21 веке, веке интернета и космических технологий. И это поистине ужасно и недопустимо, и не должно оставаться незамеченным.
Всегда хочется наивно надеяться, что травли и судебные процессы, коих было не мало, над историческими личностями, которые шокировали общественность своими произведениями, шли наперекор закостенелым общепринятым догмам и взглядам на мир, отстаивая своё право быть самими собой и иметь возможность свободно это выражать, хотя бы немного научили человечество тому, что от них проигрывают все и лучше никому от этого не становится…
Это тот случай, когда хочется процитировать ошибочно приписанную Вольтеру фразу:
Je ne suis pas d’accord avec ce que vous dites, mais je me battrai jusqu’au bout pour que vous puissiez le dire.
(Я не согласен с вашим мнением, но готов отдать всё за то, чтобы вы могли его высказать.)
Даже если Вольтер эту фразу не писал и не произносил, то она безусловно стоит того, что её придумали.
—
И хотя перформансы Pussy Riot у меня лично симпатию не вызвали, но на митинги в поддержку их освобождения я ходил и буду продолжать ходить.
С моей стороны это отнюдь не поддержка порой весьма сомнительных с точки зрения этики и эстетики акций Pussy Riot, а поддержка свободы самовыражения, возможности беспрепятственно выражать свою точку зрения, даже если она радикально отлична от точки зрения других людей; протест против средневекового лицемерного мракобесия церковнослужителей, за последние годы прочно сросшихся с государственной машиной и погрязших в роскоши и привилегиях со стороны власти; протест против показательного процесса над инакомыслящими, который отдаёт затхлым запахом давно забытых инквизиций и аутодафе, вместо судебного процесса в светском государстве, проводимого в соответствии с духом и буквой закона.
